Три момента взрыва (сборник) - Страница 93

В крови животного было обнаружено большое содержание неизвестных производных кетамина, измененного способом, который так и остался неизвестным. Но ученые уверены, что с его помощью были отключены центры боли, а также подавлен инстинкт выживания.

То есть олень не чувствовал и не понимал, что его рога охвачены пламенем.

Все время, что мы шли за ним, он умирал, отравленный, заживо горящий.

Плакаты ОБИОСС, обещающие городское возрождение, поблекли. Никто их не снял. Я искал Дэна в квартире, где раньше жила его семья. Она много лет простояла пустой.

– Он вернулся в Корнуолл, – сказала мне соседка. – Так я слышала.

Я проходил мимо прачечной, когда парнишка-подросток распахнул дверь, откуда на меня пахнуло горячим воздухом из сушки, и сказал:

– Я видел, как вы искали того мужика, ну, Дэна. У меня кое-что есть… Хочешь купить? – продолжал он. – Купишь – да или нет? Стоит сотню.

В руке он держал большой кусок почерневшего рога, от которого пахло паленым.

– Зароешь у себя в саду, все будет расти. Спрячешь в доме, он будет приносить тебе деньги.

Он привел мне и другие причины, почему я должен купить у него рог, и я так и сделал. Рог оказался на удивление легким. Я положил его дома на телевизор, как предлагал пацан.

– Изображение будет что надо, – сказал он. – Проверь сегодня вечером, на четвертом канале.

Показывали репортаж о катании горящих бочонков или чего-то в этом роде – обычная народная забава в праздник урожая в каком-то ярмарочном городке.

– Ты только погляди, – сказал я вслух, точно человек на экране мог меня слышать, а репортаж не был снят несколько месяцев назад.

На экране был Дэн. Он был среди тех, кто взвалил себе на плечи тяжелую горящую штуку и тащил ее, неизвестно зачем и куда.

Никакого возрождения в нашем районе так и не произошло. Через два месяца после исчезновения Дэна сначала в Бирмингеме, а затем в Глазго на главных улицах появлялись олени с горящими рогами, которые бродили по ним до тех пор, пока не прекращалось действие наркотика. В Бирмингеме кто-то стрелял в оленя из толпы: сначала из лука, потом из ружья. Стрела попала животному в левую ногу, пуля убила его, и толпа разошлась. Другой олень, в Глазго, умер сам по себе.

Гигантское животное-альбинос в короне огня вышло из леса на улицы какого-то занюханного района в Монреале, где его подстрелили перепуганные насмерть полицейские. Еще один олень вышел на пригородную улицу в Париже, где обалдевшие юнцы ходили за ним по пятам, но что-то пошло не так, и он умер практически сразу.

Еще два дня спустя в Нью-Йорке кто-то впустил на Рузвельт-Айленд два десятка зайцев. Они носились повсюду, скакали, как угорелые, вступали друг с другом в бои, как весной, проявляя драчливую настойчивость на ничейной земле. Что-то было не так с их ушами, какой-то металлический блеск. Я видел ролик на Ютьюбе. Через несколько минут они начали умирать. Они совсем не боялись местных, которые пытались хватать их прямо голыми руками, и иногда, на свою беду, им это удавалось.

По всей длине заячьего уха тянулись клинки. Они резали людям руки в клочья. Прямые и длинные, как опасные бритвы, они крепились одним концом прямо в черепах зайцев. Большая часть торчала наружу, пришитая к ушам леской. Издали стежков не было видно – кровь была аккуратно стерта, – но если осторожно взять умирающую зверушку в руки и приглядеться, то следы недавних вмешательств становились видны.

У нас строят новую игровую площадку. Я видел планы: она будет куда лучше предыдущей. Видел землекопов с лопатами и других рабочих в комбинезонах, когда они пришли, чтобы извлечь из земли пластмассового лиса и других зверей.

– Куда вы их? – спросил я, но рабочие только пожимали плечами. До сих пор так и вижу этих ярких животных, как они лежат, погребенные в слоях мусора, под землей.

Крепость

Анна Сэмсон давно уже не спала всю ночь целиком. Как-то она сказала об этом боссу, и он тут же спросил, нет ли у нее проблем с проектом.

– Есть. А что? – переспросила она. – В смысле, каких проблем?

– Этических.

– Ну, он ведь тут, в общем-то, против своей воли.

О том, что бессонница у нее началась еще за несколько месяцев до приезда сюда, она промолчала.

– Понимаю, что вы чувствуете себя странно, но вашей вины в этом нет, – сказал Олсон. – Нам всем мало радости видеть его здесь. – Он помешкал – как эпидемиолог он всегда чувствовал себя увереннее, чем как начальник. – Ладно, я посмотрю, что тут можно сделать.

Анна с радостью испробовала новые оранжевые таблетки, которые он тем же вечером занес в ее рабочий уголок, но толку от них оказалось не больше, чем от зопиклона, который она принимала регулярно. Тем не менее она не отказалась от них: ее заинтересовали расплывчатые сны, которые они вызывали.

– Я была в коридоре… – рассказывала она Дэвиду по видеосвязи.

– Ты и так всю жизнь проводишь в коридорах, – перебил он. Тогда она сменила тему, а он и не заметил. Позже она пересказала свой сон Саре. Та спросила, хорошо ли она питается.

Когда Анна пошла к Олсону попросить у него еще пилюль, того уже не было.

– Теперь обо всем будете докладывать мне лично, – заявил полковник Гомес. Он печально посмотрел на нее, и она сразу поняла, почему исчез его предшественник.

Сорокачетырехлетняя блондинка, Анна никогда особенно не занималась своими ломкими сухими волосами, и те всегда торчали в разные стороны, придавая ее преувеличенно-восторженному, а иногда и столь же преувеличенно-встревоженному лицу вид «модного замота», как выражалась одна ее приятельница, что Анне отчасти даже импонировало. Солдаты у входа на базу каждый раз проверяли ее удостоверение, хотя она знала, что они и так ее помнят.