Три момента взрыва (сборник) - Страница 62

– Я так понял, что вы колеблетесь, и знал, что это будет непросто, – сказал он, кивая в сторону окна Анны-Лизы. Судя по тому, как он стоит, я понимаю, что он предпочитает силовые упражнения в партере. Полумеры его не устроят. Я пошатываюсь, изображая легкую контузию. Но он опять читает мои мысли. Нет, он определенно профессионал высшего класса.

– Думаю, пришла нам пора поговорить о несчастьях вашей матери, – произносит он. – Хватит уже вам носить их в себе. – И он делает рывок, явно намереваясь применить ко мне захват никио, но я отскакиваю подальше. – Вы используете как блок ваши отношения с этой пациенткой.

Мы кружим напротив друг друга. Он отбивает мой удар ногой в корпус. Он настороже, у него отличная реакция, он сильнее и знает меня как облупленную.

Но и у меня найдется пара козырей.

Первый заключается в том, что я никогда не прихожу на дело неподготовленной. Я прикидываюсь, что хочу напасть справа, но, когда он уже замахивается для ответного удара, резко меняю тактику, бросаюсь в другую сторону и бью его в колено левой ноги. Там у него спортивная травма, еще со студенческих времен. Колено подгибается.

Мой второй козырь заключается в том, что я – его пациентка.

Я подаюсь вперед и толкаю его, он отбивается, но сдержанно, не сжимая ладоней, чтобы только обездвижить меня, но не искалечить и уж тем более не убить. Мое благополучие – его главная забота. Поэтому он здесь.

– Она – вектор, – хрипит он. – Не мешайте мне делать мою работу.

Левой рукой я зажимаю ему рот, а он пытается прокусить мою перчатку. Хватает меня за пальцы, пока я шарю в карманах своего надувного жилета в поисках второго шприца.

Мне никогда еще не приходилось стрелять дважды, и обычно запасные патроны мне не нужны. Но это не значит, что я такая самонадеянная дура и никогда не беру их с собой.

И, конечно, в отличие от Элиота я ничем не связана. Точнее, у него своя пациентка, а у меня – своя.

Я всаживаю иглу ему в шею и нажимаю на тупой конец шприца. Он выпучивает глаза, хрипит, трясется, пытаясь сбросить меня с себя, но быстро теряет силы. Я продолжаю удерживать его, пока он не обмякнет. Начинаются судороги.

Тогда я осторожно убираю руку.

– Позвольте мне вам помочь, – невнятно бормочет он, и уровень адреналина у меня в крови приходит в норму. Глаза у него закатываются, он конвульсивно дергается.

Наконец он затихает. Я сажусь рядом и дышу, хватая ртом воздух. Надо придумать, что делать дальше.

На улице, кажется, все спокойно. Воя полицейских сирен не слышно. Я позволяю себе немного расслабиться. В окнах Анны-Лизы тоже нет света.

Он парень тяжелый, мускулистый: значит, ночь будет не из легких. Когда Анна-Лиза проснется завтра утром, она этого даже не узнает, но серьезная потенциальная угроза ее выздоровлению будет устранена.

А мне нужен новый психотерапевт.

После праздника

Чарли и Това толкались на Далтон-сквер еще с полудня, а сейчас было уже три часа с лишним. От весеннего света сияли окна и витрины магазинов.

– Просто глазам своим не верю, до чего облагородили это место, – сказал Чарли.

Последняя команда отыграла несколько минут назад, но Чарли все равно пришлось перекрикивать шум из динамиков.

– Да-да-да, бла-бла-бла, – ответила Това. – Скажи лучше, до чего изуродовали. Кто теперь захочет здесь жить? Пошли. – Она потянула его за воротник, и они скользнули в толпу, чтобы подобраться поближе к сцене. – Ну, вот.

Весь фартук сцены был увешан плакатами с логотипами спонсоров. Техники в черном разобрали и унесли остатки ударной установки, расставили микрофоны, выкатили и утвердили ближе к заднику большую промышленную плиту, а в центре привинтили к полу мощную стальную раму. Проверили, надежно ли держится, хорошо ли закреплены ремни и цепи.

– Припозднились на этот раз, – сказал Чарли.

– Каждый год так, – возразила Това. – Смотри, вон он.

Молодой телеведущий курил, повернувшись спиной к холодному ветру, перелистывал странички сценария и разговаривал с яркой, хорошо одетой дамой лет сорока с лишним, режиссером, – она показывала ему какие-то отметки на сцене.

– Видел когда-нибудь его шоу? – спросила Това, фотографируя человека на сцене. – Для племяшки, – объяснила она.

– Ага, понятно, – ответил Чарли.

Кто-то в толпе одобрительно закричал, крик подхватили другие, он нарастал, становясь увереннее и громче. Чарли похлопал Тову по спине, когда на сцене появилась группа мужчин и женщин в белых халатах. Режиссер жестом велела им встать в углу, а сама заговорила в центральный микрофон.

Ведущий подошел к краю сцены и крикнул в микрофон:

– Еще не время, тупицы!

Он ухмыльнулся общему хохоту, потом прижал палец к наушнику и стал слушать. Ему пришло в голову сделать серьезное лицо и поднять руку ладонью вперед, как делают люди, принимая важный телефонный звонок в шумном помещении, и в толпе захохотали еще громче.

– Нет, это я болван, – сказал он. – Оказывается, уже самое время.

Под бодрые, ликующие крики толпы со сцены ушли техники. Врубилась электронная музыка, до жути громкая.

– Ой-й, – сморщилась Това.

– Вы готовы? – выкрикнул ведущий, чем вызвал новое гиканье. Погода, конечно, могла быть и потеплее, хорошо еще, что без дождя. В толпе кое-где начинали танцевать.

– Как он меня раздражает, этот мудак, – сказал Чарли, пока ведущий продолжал нести околесицу.

– Заткнись, дедуля, – бросила Това и схватила его за руку, потому что здесь, совсем близко к сцене, даже оглушительная музыка не перекрывала визг и топот копыт по половицам.