Три момента взрыва (сборник) - Страница 42

Может быть, ты был там и сам все видел. Почему ты молчишь? Или я говорю непочтительно?

Ты ничего не сделаешь? Там, снаружи, все готово, все ждет. А деревья качаются от ветра, он раскачивает их макушки, поднимает и опускает ветви. Сиратх не придет сегодня за плодами.

Сад далеко внизу. Видишь вон тот колодец? Раньше там был фонтан. Струйка воды текла изо рта каменного животного. Даже здесь было слышно, как она журчит. Это было приятно. Потом один солдат напился пьяным – о, давно, много лет назад – и ударил по фонтану кулаком. Снаружи все осталось как было, но от удара, наверное, погнулось что-то внутри, и с тех пор он молчит.

Солдата не наказали. Не выпороли. Не знаю, может, его прикрыли друзья. В остатках воды какое-то время плодились комары. Потом она высохла, и сейчас там просто камни.

Прости, я не хотел тебя обидеть. Конечно, камни – это не «просто» камни. Ты ведь тоже каменный, и у тебя дома все было каменное, да?

Тебе нечего мне сказать? Я знаю, что эта игра света и тени на твоем лице – от солнца за облаками.

Нет, ну ты прямо как маленький. Мне все равно, закончил ты или нет. Посмотри на себя, на свою кислую физиономию. Все, я убираю дым. У меня еще другие дела есть. Кроме тебя.

Ну и оставайся в одиночестве. Стой тут. Смотри, как еще один день катится мимо.

Нечего на меня так смотреть, это просто тряпка. Здесь, наверху, всегда много пыли, когда дует ветер. Это тебя он прилетает навестить? Ты его зовешь?

Нет, конечно, это не мое дело. Просто я считаю, что твое лицо должно быть чистым.

Моя рука не дрожит, хоть ты и враг мне. А знаешь, на такое мало кто отважился бы. В смысле, коснуться тебя.

Ничего. Ну, вот, полюбуйся-ка на себя теперь: ты сияешь, как тебе и положено.

Извини меня за сегодняшнее утро. Конечно, ты сам вывел меня из терпения, но я все равно не должен был на тебя кричать. Ладно, забыли.

Здесь, в плену, побывало уже немало таких, как ты. Солдаты нашего города – их ведь, знаешь, не остановить. Так что у твоей маленькой родины просто не было шансов, и твой народ должен был это понимать.

А все потому – да не обижайся ты, просто послушай, – что твое королевство очень маленькое.

Ведь ты – чистая вода, я угадал? Пресная вода и плодоносящие деревья? Леса, полные дичи? Улицы твоего города – это тоже ты?

В этой старой башне пять комнат. Сначала по винтовой лестнице высотой с дерево попадаешь снаружи в караульню, потом в оружейную, потом в такие же комнаты, как наша, – они расположены одна над другой, и во всех гуляет ветер, чем выше, тем сильнее. В каждой массивная деревянная дверь, такая тяжелая, что стены вздрагивают, когда захлопываешь ее за собой.

Наша комната посредине. Две другие пусты. В той, что под нами, сплю я. В верхней нет ничего, кроме мусора.

Были времена, когда ни в одной из трех комнат не держали пленников, но были и другие времена, когда ни одна не пустовала. Видишь, тут в стенах ниши. Много лет назад – так давно, что солдаты, которые сейчас внизу, тогда еще даже не родились, – город начал расползаться во все стороны, поглощать все, что попадалось ему на пути, и брать отовсюду заложников. Наши отряды проносились сквозь чужие города словно смерч, сметали их оборону, облагали данью, устанавливали в них свои законы, а потом, чтобы обеспечить покорность их жителей, забирали с собой таких, как ты.

Так что внизу не раз обитали боги или богини городов, славившихся своими мастерами-резчиками по дереву, или какие-нибудь боги – покровители младенцев. А наверху однажды жил ящероголовый ужас, бог войны. Опять же, не в обиду тебе будь сказано, сделан он был лучше, чем ты. Крылья у него были из золота, украшенные черной эмалью и ляпис-лазурью. В правой руке он сжимал палицу. Левой давил птиц и крошил кости. Очень красивый, тонко сработанный, драгоценные камни так и сверкали на нем.

Я и за ним тоже присматривал. Без любви, конечно, но и без злобы. Просто я хорошо делаю свое дело, надо отдать мне справедливость. Разве я не устраиваю тебе воскурений каждое утро и каждый вечер?

Неважно, что с ним случилось. Его люди – зачем они не сложили оружие, зная, что он у нас? Что их бог войны больше не с ними? Теперь их город тоже принадлежит нам.

А ты чувствуешь свой народ? Чувствуешь, как поклоняются тебе твои люди? Что они делают – грустят? Рвутся в бой? Или боятся тебя? Достигают ли тебя их молитвы?

Смотри, солнце опять садится – кто-то другой держит его в своей длани. Только не рассказывай жрецам, что я это говорил. Хотя кому какое дело, что там бормочет в своем углу одинокий старик? Солнце уходит, остаются лишь тени, подобные гигантским камням.

Как ты? Одинок? Или одиночество тебе по вкусу?

Можешь не отвечать.

Знаешь – не сочти мои слова за жестокость, просто я слишком стар, чтобы говорить неправду, – но я смотрю на тебя и вижу, в чем твоя беда.

Ты не страшный. И дела твои, надо сказать, так себе.

Много разных богов перебывали тут у нас, наверху, попадались и такие, которых мне было не поднять в одиночку, а ведь я был когда-то силен, не то что сейчас. Они были одного роста со мной, закованные в тяжелые металлические панцири, а драгоценностей на них было столько, что и не счесть.

Нет, я не говорю, что ты тут самый примитивный. Однажды наши войска захватили деревню – правда, ее жители называли ее городом, ну тут уж я извиняюсь: кучка хижин среди болотных топей, на опушке мертвого леса. Солдаты захватили их божка и привезли сюда, чтобы держать их в подчинении.

Я жалел его. Он был из дерева и глины, размером с мою руку, и такой потертый, что и не разобрать было, кто он или что. Возможно, когда-то у него была бронзовая маска, но это было давно. Он смотрел на меня тусклыми зелеными камешками глаз. Да нет, из гальки, из простой полированной гальки. Прямо сердце кровью обливалось.