О том, что это такое, она прочитала в темноте.
Джоанна дала Мел свои академические пароли, когда уговаривала ее подумать о диссертации, и вот пришла пора ими воспользоваться. Встряхнув головой, она пошла по ссылкам. Джо, я же тебе говорила, с меня в этом мало толку. Найдя, наконец, то, что ей было нужно, она читала медленно. Шевеля губами, проговаривала про себя латинские слова эпохи Юстиниана. Вышептывала глоссы и переводы. Нестандартное наказание за самое вопиющее преступление. Паррицид. Она поглядела в словаре это слово. Neque gladio, бросилось ей в глаза.
neque gladio neque ignibus neque ulli alii solemni poenae subiugetur, sed insutus culeo cum cane et gallo gallinaceo et vipera et simia
Сия казнь не мечом и не огнем, и не обычным порядком, а зашиванием преступника в мешок с собакой, петухом, гадюкой и обезьяной…
Мел остановилась. Поднесла руку ко рту. И долго с дрожью глядела в черное небо.
…зашивают в мешок с собакой, петухом, гадюкой и обезьяной, и в сей ужасной темнице бросают в море или в реку, сообразно природе окружающей местности, дабы еще до наступления смерти он был отрезан от мира, и самый воздух сделался недоступен ему при жизни, как погребение – после смерти.
Ночь превратилась в холодный рот. Мел задыхалась в нем.
Пойна кулли. Покаянный мешок. Казнь в мешке.
Никто, похоже, толком не знал, за что именно казнили в мешке, каковы были параметры паррицида. Символизм этой казни не имел разгадки. Уже античным людям она представлялась древней. От нее веяло мистическим садизмом. Поколения юристов веками ломали из-за нее копья, пока наконец не забыли о ней совсем, но она вдруг воскресла вновь, причем сравнительно недавно. Мел пискнула. Она прочла, что в последний раз это наказание применили в Германии XVIII века. И еще она прочла, что это было в Саксонии, где так казнили женщину-детоубийцу.
Кожаный мешок на полу комнаты. Кожа натягивается, вот-вот лопнет.
Она читала дальше: «Место утопления отмечает предсмертный крик петуха». Кикирики, говорил петух, обращая на нее внимание. Внимание. Вот в чем все дело.
И разбухшая от воды женщина заговорила. Она пошла ко дну в последнем покаянном мешке в истории, исклеванная петухом, ужаленная змеей и порванная собакой, спеленатая с ними одним тесным кожаным свивальником.
Стало ли ей легче, когда в мешок хлынула вода, или это как раз и было самое страшное?
Когда Мел впервые после исчезновения Джоанны встретилась с ее родными в ресторане отеля, они старались проявлять к ней доброту. Борясь с собственным горем, они участливо спрашивали ее, как она держится. Мел была тронута. Но уже при следующей встрече они едва цедили слова. Отец Джоанны подчеркнуто не смотрел в ее сторону, а заговорил с ней только раз, и то лишь для того, чтобы спросить, почему она уехала так внезапно, поссорились они с Джоанной или нет.
Сестра Джо вывела ее наружу.
– Слушай, извини его, – сказала она.
– У полицейских есть записи всех наших разговоров, – кое-как выдавила Мел. – После того, как я вернулась в Лондон.
– Да. Но почему ты вернулась? Джо на тебя обиделась?
– Да, я же говорила, мы поругались.
– И насколько сильно она обиделась?
Мел ушла.
Всем нужно было тело, но озеро отказывалось его выдавать. Когда Мел вернулась туда в первый раз и полицейские привезли ее в дом, пустота жилья ее поразила. Увидев свое отражение в зеркале, она поняла, что у нее изменилась походка. Теперь она ходила ссутулившись, опустив голову. Почти не спала. Ей больше не снилась Джоанна, медленно теряющая в воде человеческий облик. Теперь в ее прерывистых снах какая-то согбенная фигура, шевеля неясными конечностями, плелась через дремучий лес.
Она сняла комнату в маленьком гостевом доме на берегу, убедившись сначала, что там есть вай-фай. Вела оживленную переписку с учеными. Искала какие-нибудь местные предания или легенды, но не находила. Никто ничего не слышал о женщине, казненной в этих местах. Женщине, которая через несколько веков после смерти всплыла из озерных глубин, увидела Мел, потянулась за ней, но схватила Джоанну.
«Чего же ты хочешь?» – мысленно обратилась к ней Мел.
Мести. Она перебирала в уме ответы, один за другим примеряя их к мешку. Правосудия. Общения. Моего ребенка. Нового суда. Ни один не подходил, женщина шептала ей что-то другое.
Мел разыскала номер телефона одного дрезденского священника, который говорил по-английски. Он был озадачен, но к ее просьбе отнесся с сочувствием.
– Мне очень жаль вашу подругу, – сказал он. – Но, насколько я понимаю, служба по покойной уже состоялась?
Это было в Эссексе, и Мел всю службу простояла в сторонке, подальше от родственников Джоанны. Подруги Джо были в основном ее ровесницами и Мел не знали, хотя некоторые подошли к ней потом, нарядные в своих траурных костюмах, чтобы сказать несколько слов.
– По Джоанне да, – сказала Мел в трубку. – Но это другое. Видите ли, она была историком. Занималась этой изуверской казнью.
– Да, вы мне уже рассказывали. Со змеей, обезьяной и так далее. Жуткая штука.
– Да, и еще с петухом, котом и собакой, – добавила Мел. – Карпцов пишет, что обезьяна – животное дорогое, и ее можно заменить котом.
– Какой ужас.
– Ужас в том, что это случилось именно здесь, в доме, где мы жили. Джо занималась историей той женщины, которую казнили последней. – Ложь далась ей легко. Мел споткнулась только на одном слове – «казнили». – Мы планировали сделать что-нибудь для нее, когда Джо закончит свою книгу, – добавила она. – Теперь Джо нет, так что она не может. А я все равно хочу. Вы меня понимаете? Я надеюсь, что вы не откажетесь мне помочь. Ради них обеих.