Три момента взрыва (сборник) - Страница 118

118

– Посмотри, – говорит Диггер. – Каждую ночь все это куда-то пропадает. Кто-то забирает все это добро.

Я царапаю в блокноте: «Кто? Куда? Зачем?»

– И их тоже? – спрашиваю я и показываю пальцем.

– Нет, они остаются. Со временем кто-нибудь из наших их приберет. Когда завянут. Их регулярно меняют, кто-нибудь всегда приносит новые.

Диггер говорит о цветах. Место последнего успокоения Даниеля украшают не только кровососы и летучие мыши. Там есть и цветы. Я вижу бутылку «бурбона», молитвенные четки, свитки Торы. Киносценарии. И, конечно же, камни.

Верх надгробия Даниеля Кейна выложен ровными рядами гальки, в несколько слоев. Их тут больше, чем на любой другой могиле вокруг, гораздо больше.

– Каждый день.

Каждый день невидимые плакальщики приходят положить на могилу Даниеля новый камень.

– Хорошо, что прекратили наконец мазать могилу краской и уродовать молотками. Только камера тут ни при чем. Видишь, вон там? – Диггер протягивает руку. – Маленький огонек, который моргает рядом с объективом? Сплошная показуха, чувак. Гарантию даю. Там, наверху, просто мертвый ящик.

По лицу Диггера я вижу, что вот мы и добрались наконец до тайны. Последней тайны Даниеля Кейна.

– За могилой сейчас следят, но не через камеру. Просто в самой этой земле есть что-то особенное, – говорит Диггер. – Здесь как в зоне. Видел такое кино? Хорошее. Короче, сюда уже раз сто приводили разных типов, чтобы они починили камеру, но ни у кого так и не вышло.

Значит, никакой пленки там нет?

– Ничего там нет.

Никто не фиксирует, как на могилу набрасываются вандалы, но и… э-э-э… жертвоприношения не фиксируются тоже. Тогда откуда здесь все это добро? Кто его приносит? И кто потом его забирает и куда?

– А я о чем? – Диггер пожимает плечами. – Не было никогда никаких записей, вообще никаких. Вещи приносят все, кому не лень. Кто их забирает? Ты на самом деле хочешь знать? А что, если я скажу тебе, что у меня есть ключи? И что я могу, ну, скажем, одолжить их тебе на время, а если ты захочешь прийти сюда сегодня ночью, тихо посидеть где-нибудь в сторонке и поглядеть, то я ничем не смогу тебе помешать? Что скажешь? Клевая вышла бы история, а?

Да, это была бы история. Ведь тот, кто приходит прибираться на могилу Кейна, до сих пор невидимка.

Никто не знает, почему мы кладем на могилы камни. Я стою и гляжу на них, а они громоздятся поверх надгробия Даниеля.

По одной легенде, они нужны, чтобы удерживать душу. Не насильно, а так, по-доброму. Любая душа может стать беспокойной, начать ворочаться, а потом встать и пойти бродить по миру, и тут уж никому будет не до смеха, и в первую очередь самому бродячему мертвецу.

Так что нагромождение камней поверх могилы – это своего рода балласт, любовно собранный для того, чтобы удержать душу внутри «бейт олам», вечного дома.

Да, вот это была бы история – выяснить, кто же все-таки приходит на могилу Даниеля Кейна, чтобы убрать с нее всякое барахло и заботливо добавить поверх еще веса.

Но есть такие истории, которые не выигрывают от завершения.

Мы все еще стоим у могилы, когда солнце начинает клониться к закату. Я говорю Диггеру, что мне не нужны ключи. Он/а явно разочарован/а, но я никому ничего не обещал.

Камера – подделка. Значит, нас рядом с могилой тоже никто не видел и не увидит. Над бульваром гаснет солнечный свет. Слышен шум машин.

Я подготовился к визиту, у меня в кармане лежит камень. Я кладу его на могилу.

Орфей: четыре финала

1. Орфей, шаркая ногами и опьянев от теней, видит солнечный свет и выходит в пространство, которое кажется ему открытым; часто моргая, он озирается по сторонам и почти не сомневается, что это отнюдь не расширение в каменном проходе, не грубый природный вестибюль большого мира, а сам этот мир и есть. Он начинает оборачиваться, и, честно говоря, мысль о том, что над ним еще нависает скальный свод, а чистый воздух начинается метра на три дальше, проносится в его голове раньше, чем он успевает завершить движение. За доли секунды до того, как его взгляд встретится со взглядом Эвридики, – время, за которое, как придется потом признать, еще можно успеть отвернуться и пройти те самые несколько шагов, – ему в голову одновременно приходят две разные мысли. Первая: Какое странное место: уже не в тоннеле, но еще не совсем снаружи, а так нечестно. И вторая, паническая, частично вытекающая из первой: А, ладно, как-нибудь обойдется.

2. Орфей под конец стал так бояться света, что не находил в себе смелости ступить в него без моральной поддержки – увидеть улыбку Эвридики в тот миг было для него важнее, чем заполучить назад ее саму.

3. Орфей забыл о запрете. Точнее, не мог вспомнить, в чем он заключался. Он и к Эвридике повернулся затем, чтобы спросить у нее, что именно он то ли должен, то ли, наоборот, не должен делать в конце. Иными словами, оборачиваясь к ней в последний миг, он демонстрирует весьма непростую разновидность трусости.

4. Орфей ничего не забыл. И не простил. Весь долгий путь наверх он вынашивает план мести. Увидев порог, он замедляет шаги и слушает, как ступают за ним ее бестелесные ноги. Вот он останавливается, еще не выйдя из тени. И тут же, шипя, поворачивается к ней и с ненавистью и восторгом глядит прямо в тающее лицо потрясенной Эвридики.

Шпунтовка

Хотя весна была уже в полном разгаре, всего две недели тому назад прошел легкий снегопад. В воздухе сильно пахло мокрым бетоном, и было слышно, когда в дальнем конце улицы проезжал автобус. Сим перебрался в дом к Мэгги и Рикардо, едва съехал прежний жилец.

– Раньше трех не приходи, – сказала ему Мэгги. – Он еще будет здесь.

118