Три момента взрыва (сборник) - Страница 112

112

Прекратить все это могли лишь самые решительные меры, иначе однажды умершие и неизвестно каким образом воскресшие вышки продолжали бы возвращаться, куда и когда им вздумается, и бурили бы где попало. Причем на одно и то же место могли приходить совершенно разные вышки из тех, что, одичав, бродили по дну моря. Можно было подумать, что они принимали решения коллективно. ОБАНП наблюдал за местами для нереста, которых становилось чем дальше, тем больше, а также, насколько это было возможно, вел учет поголовья взрослых буровых, которые скитались по просторам океанского дна и паслись там, словно огромные бегемоты.

– Какие у них тут развлечения, в клубе? – спросила дочь.

– Ну, не знаю. – Охранник пожал плечами. – Например, можно посмотреть на яйца под землей в режиме реального времени. Когда кладку находят, ее частично откапывают и погружают туда камеры, термометры и прочее. Иногда даже можно заметить движение через скорлупу. Еще там есть раскраски, игры и всякая всячина. – Он снова улыбнулся. – Я же говорил, это все для маленьких.

Вышки откладывают яйца, значит, считают многие люди, у них бывает и секс. Какой там секс, черт побери! Это же буровые вышки! Дуган думал, что эта вера служит оправданием того странного зуда, который нападал время от времени на этих гигантов, кочующих по океанскому дну на глубине многих миль. Нечеловеческая порнография, сопровождаемая скрежетом и гулкими ударами, от которых стада китов бросались врассыпную там, где одна вышка взбиралась на другую, а аппетиты обеих были подогреты гидротермальными источниками.

– И никто так и не знает, что происходит с малышами в море, да, папа?

К ним подошли еще охранники. То ли хотели поприветствовать, то ли наоборот. Никого из них Дуган не узнавал. За спинами охраны маячили туристы, которым повезло оказаться здесь, в специально аккредитованных отелях, как раз в то время, когда тяжелая поступь «Петробраса» переполошила чувствительные сканеры.

– Никто пока не знает, – ответил Дуган дочери. – Они ведь еще очень молоды. Они маленькие, а море большое. Им еще расти и расти.

Пока они так болтали, мимо прошла экскурсовод.

– Мы вернемся туда утром, когда она кончит кладку, – говорила она. – Можно будет взять с собой фотоаппараты. Не беда, даже если кто-то забудет отключить вспышку.

Люди вокруг засмеялись.

– В чем дело? – шепнул Дуган.

– Думаешь, это правда – то, что он говорил? – так же шепотом спросила девочка. – Ну, про собаку. Ужас какой…

Она скорчила гримаску. Его взгляд был устремлен не на вибрирующий «Петробрас П-36», сидевший цементной задницей в болоте, не на его бур-яйцеклад, впрыскивающий черные маслянистые яйца прямо в почву Англии, а на море.

– Может, он просто хотел нас попугать, – добавила она.

Дуган обернулся и проследил всю длину коувхитского побережья, сколько хватило глаз. Нет, отсюда их было не видно, но он смотрел в сторону кладбища и приземистой башни Святого Андрея, где под защитой средневекового скелета в церковке поменьше еще продолжали идти службы, хотя старая, величественная церковь давно уже пала жертвой времени, гражданской войны и экономических кризисов, и против ее окончательного разрушения никто не возражал.

Джанкет

Даниель Кейн вышел из спортзала в два часа сорок пять минут в четверг, в начале августа. Зашел в продуктовый на Авалон-стрит, у поворота на Престон-авеню. Продавец помнит, что он покупал сок и арахисовое масло. В два пятьдесят семь он вышел и двинулся в направлении квартиры, где проживал последние семь месяцев.

Ходьбы до нее было минут двадцать. Он много раз проходил этот путь пешком. Но в тот день Даниель Кейн, самый модный и самый противоречивый сценарист Западного побережья, так и не добрался до дома.

Все это вы знаете. Как знаете и каждую подробность исчезновения Кейна. Кто этого не знает? И что будет дальше, тоже, конечно, знаете. Иначе зачем вам это читать? Разве не затем, чтобы посмаковать детали?

Сейчас вы их получите.

В этом году она входит в пятерку самых фотографируемых женщин мира, и все же, когда она появляется, проходит несколько секунд, прежде чем мы понимаем – это и есть она, Аби Хемпель.

Прошло всего несколько недель с премьеры фильма, который мгновенно сделал ее кинозвездой первой величины. С тех пор, какие бы тряпки она на себя ни напялила – Александр Вонг, Родарт, Вествуд или винтаж, – ее темно-коричневые волосы всегда были уложены одинаково: в стиле, который журнал «Вог» уже окрестил «сдержанной свирепостью». На первый взгляд старомодно, на самом деле ничуть. Пробор слева, длина до плеч. Напоминание о прославившей ее героине, на которую Хемпель, несмотря на их разницу в десять лет, большие, глубоко посаженные глаза, кустистые брови, бледность и кривоватую усмешку, удивительно похожа.

Но молодую женщину, которая выходит сейчас на сцену перед нами, почти нельзя узнать. Откуда взялся темно-серый брючный костюм? А это что, загар? И куда подевался боб?

Кажется, кому-то надоело продаваться.

Аби разглядывает нас сквозь очки в простой оправе. Она изучает философию в Сорбонне, и по ней это видно, хотя и не слышно.

– Когда я только прочитала сценарий, то сразу подумала: «Вау», – говорит она. Мы строчим за ней так, словно она сообщает нам бог весть какие откровения, а не такую же чушь, как все остальные. – Он показался мне очень умным, необычайно забавным, хотя и мрачным. И уважительным.

Вот оно. Я и пара моих приятелей-журналистов – расслабьтесь, парни, я не собираюсь называть здесь ничьих имен – переглядываемся и делаем на полях наших чек-листов маленькие пометки. По двадцатке с каждого. Играем в бинго.

112